В двадцать сорокалетние чаще всего кажутся глубокими стариками. Их жизнь представляется размеренной и лишенной страстей: дом, работа, кефир на ночь. Жизнь сложилась, карте место. Теперь остаток жизни надо доживать: он в вытянутых трениках она в халате и бигудях. Какая уж тут любовь! Все общение сводится к обсуждению меню воскресного обеда и склокам по поводу семейного бюджета.
То ли дело у молодых: кровь бурлит, гормоны играют. Свидания, расставания. Если ссоры, то на всю жизнь, со слезами, хлопаньем дверьми, иногда даже швырянием предметов. Если примирения — то еще более бурные. Ну, вы понимаете. Скудный быт? Вечная нехватка денег? Кого это волнует!
С милым рай в шалаше – это про двадцатилетних. В сорок хотелось бы иметь благоустроенный дом и не считать деньги до зарплаты. Гормоны успокаиваются, страсти утихают. И однажды с удивлением осознаешь, что жизнь без страстей гораздо приятнее, чем в их бурном водовороте. Мы больше не бьем посуду, не хлопаем дверьми, не плачем ночи напролет из-за того, что он не пригласил танцевать, или из-за того, что его видели целующимся с другой, и эта другая, конечно же, красивее и стройнее.
А как же халаты и треники? Знаете, страсти ушли, а треники не появились. Обратите внимание, как современные женщины отличаются от поколения мам и бабушек.
Когда героиня Алентовой говорила, что в сорок лет жизнь только начинается, она не очень-то верила самой себе, скорее, это был аутотренинг. Помните в том же фильме Тосину свекровь? Это пожилая женщина, никому в голову не придет, что она может нравиться, кокетничать, наряжаться. А ведь ей нет и пятидесяти.
Современная женщина в сорок, да и в пятьдесят и шестьдесят — ухоженная, стильно, современно одетая, зачастую интереснее и привлекательнее, чем была в молодости. Она научилась себя подавать, знает, как себя вести, чтобы понравиться, привлечь внимание.Но почему среди сорока- и пятидесятилетних так много одиноких?
В нашем возрасте влюбиться невозможно
Никуда нам не деться от фильма Меньшова, как бы мы к нему ни относились. Помните, Людмила, которую гениально играет Ирина Муравьева, не скрывая зависти, говорит: «А что ты говорила, что в нашем возрасте влюбиться невозможно, все недостатки видны?» И Катерина, глотая слезы, отвечает, что у ее Гоши нет недостатков.
На самом деле есть, конечно. Просто любовь на то и любовь, чтобы видеть главное, не замечая мелочей. Вот только возможно ли это после сорока?
Не хочу никого разочаровывать, но сомнительно. В моей книге «Другая Вера» героиня, безмерно благодарная своему второму мужу — надежному, верному, заботливому, — изменяет ему с первым, абсолютной противоположностью. Почему? Да потому что безудержная страсть была именно с ним, предателем и изменщиком. А со вторым мужем любовь была совсем другой — уважительной любовью-дружбой, спокойной, без взлетов и падений.
И вот недостатков первого мужа она как раз не замечала в молодости. Точнее замечала, но прощала. А с возрастом стала нетерпимее. И это объяснимо – чем ближе к этому самому «началу жизни», тем больше мы ценим комфорт и устроенность быта. И еще – менее склонны к компромиссам.
Если на одной чаше весов страсти и бессонные ночи, постоянное балансирование на краю пропасти: любит — не любит, бросит — не бросит, изменит — не изменит, а на другой — партнерский брак и уважительные отношения, стабильность и дом полная чаша, то в двадцать выберут первое (второе — скучно).
В последний вагон. Часики тикают
Одиночество после сорока — больная тема. Одинокую женщину принято жалеть, даже если она самостоятельная, преуспевающая и вполне довольная своей жизнью, в которой абсолютная себе хозяйка. У меня много таких героинь, потому что — оглянитесь — таких женщин множество.
Моя Лиза в повести «Стоянка поезда всего минута» больше всего ценит свободу. Возможность не отчитываться в своих действиях, проводить выходные как хочется, ездить в отпуск куда хочется, обустраивать квартиру по собственному вкусу.
И кстати, отдельный разговор – в этой квартире не валяются где попало носки и рубашки, не громоздятся на всех мыслимых поверхностях грязные чашки с засохшими ободками чая и кофе, пепельницы и прочее.
Но мама и подруги настаивают: часики тикают, скоро придет старость. И как ее встречать в одиночестве? И когда на горизонте появляется в высшей степени положительный мужчина, который готов пойти в ЗАГС, Лиза, поддавшись уговорам, соглашается: а вдруг правда это последний шанс? Вдруг, если откажется, будет жалеть об этом всю жизнь?
Да, ей есть с чем сравнивать — первый брак с отцом ее дочери был именно таким, какой бывает у двадцатилетних: по огромной любви, с африканскими страстями, с бессонными ночами, ссорами на всю жизнь и бурными примирениями. И разошлись они, когда страсти поутихли и обнаружилось, что терпения и терпимости нет ни у нее, ни у него. Ведь это приходит с годами…
Не буду рассказывать сюжет повести, скажу лишь, что и в сорок тоже хочется настоящей любви — и чтобы предложение руки и сердца выглядело не как договор о намерениях между двумя контрагентами.
Так бывает ли любовь после сорока?
Так начинается жизнь после сорока или нет? Или ни о каком личном счастье речи быть не может? У меня для вас хорошая новость: ничто не мешает начать жить после сорока. И личное счастье возможно. Только не надо ждать такую любовь, как в двадцать. И не надо сравнивать: каждому возрасту свое.
Расскажу историю из жизни.С нами по соседству жило очень милое семейство. Чудные, интеллигентные люди: Петр Сергеевич, пенсионер, в прошлом инженер, его супруга Елена Михайловна – уютная старушка в вязаной шали и с подсиненными букольками, и их дочь Ольга Петровна.
Ольге Петровне было как раз ближе к сорока, когда один за другим ушли родители. Замуж она не стремилась. Почему? Думаю, основная причина была в том, что к мужчинам она относилась с некоторым презрением, особенно за собой не следила, о существовании крема для лица не подозревала, а если и подозревала, то пользоваться им считала ниже своего достоинства.
Родители с детства внушили ей, что она самая умная и успешная. Ну кто ей под стать? Хотя, между нами говоря, диссертация по методике, защищенная на кафедре истории второразрядного пединститута, мне никогда не казалась большим достижением. Особых поводов для спеси и высокомерия я не видела.
Ольга Петровна, оставшись одна, окончательно замкнулась, мы ее видели очень редко – разве что когда она по выходным в старой куртке и джинсах, купленных, думаю, на заре перестройки, направлялась в парк – романтично созерцать природу и предаваться размышлениям.
Представить, что в ее жизни появится мужчина, было невозможно.И каково же было удивление соседей, когда однажды Ольга Петровна все в той же куртке и тех же видавших лучшую жизнь джинсах пошла в парк под руку с мужчиной. Конечно, это не был Ален Делон, и до обаятельнейшего Гоши из электрички ему было далеко: лысоватый, с простоватым лицом. В общем, явно не герой-любовник. С Гошей его роднило лишь то, что он тоже был слесарь. Кто бы мог подумать, что кандидат педагогических наук снизойдет до человека такой профессии!
Но вы бы видели, как на него смотрела Ольга Петровна! Она буквально расцвела, стала иначе одеваться, хотя до такого преображения, как у героини «Служебного романа», дело явно не дошло. Но все же.
И избранник ее был нежен и предупредителен: не давал поднимать тяжелые сумки, сам выносил мусор, а по выходным из довольно запущенной после смерти родителей квартиры доносились звуки дрели. Соседи не протестовали – все радовались за Ольгу Петровну.
В двадцать я бы ни за что не назвала эти отношения любовью. Я и сейчас любовью это не назову. Потому что любовь – она разная. И распознать ее можно только изнутри, но никак не со стороны. Я только знаю, что Ольга Петровна счастлива. И моя героиня Вера счастлива во втором браке. И в первом она была тоже счастлива.
